О фотографии

Будут фото, мы постараемся!!!

Спасибо!

А всё-таки есть какая-то настольгия по ч/б фотографии. Качество их намного лучше цифровой. Процесс проявки и печатания подобен шаманству. Как-то начал искать в продаже плёнку ч/б, проявитель и фиксаж... Цены кусаються. А бумага тоже не из дешовых. Так и бросил эту затею. Может кто-нибудь сталкивался сейчас с этим?

Сталкивался с современными фотографами-профи, кот. работают только в ч.б. на металлизированной бумаге. Смотрится грандиозно! Но и по стоимости также.

Воспоминания Ф.В.Домогацкого (1945-2013)

Мое приобщение к таинству фотографии произошло очень рано. Сколько я себя помню, рисование и фотография были моими постоянными занятиями. Мне отводилась роль соучастника и посильного помощника в папиной фотографической деятельности. В общем, история любит повторяться, или, может быть, папа сознательно повторил для меня обстановку своего детства.
Но может быть, только благодаря этому и фотографии, и та жизнь для меня еще живы.
Само таинство увеличения фотографий — вещь безумно романтическая. А в те времена для меня это было как путешествие на другую планету, в другой, недосягаемый мир, как «окно в Европу».
Я узнавал о грядущем событии по косвенным признакам. В мастерской у папы появлялись коробки с негативами. Освещенный настольной лампой, он отбирал из них несколько штук. Принцип отбора был всегда разный, но учитывались и мои пожелания. А меня тогда больше всего интересовал Париж — никак иначе увидеть его я не мог.
За день до проявления готовился реквизит, создавались проявитель и закрепитель.
На свет появлялись аптекарские весы-коромысло с двумя черными эбеновыми плошками, разновесы и сами химикаты в разнообразных темных, просвечивающих красным золотом флаконах. Все это было еще из «прошлого времени». И только стеклянные реторты для смешивания подарил нам знакомый химик — это была большая редкость.

Отец доставал рукописный рецептурник — общую тетрадь, диктовал мне цифры. И тут вступал в дело я.
Сначала нужно уравновесить белую бумажку, положенную на чашку весов (почему-то мне казалось, что ее вес зависит от ее цвета и формы), затем из баночки с разновесками набрать нужный вес. Разновесками служили медные монеты от одной копейки до пяти с разнообразными высечками по краям. Это были граммы; миллиграммы же представляли собой тонкие пластинки, которые положено было брать только пинцетом. Строгая последовательность и чистота работы бы¬ли непременным условием моего участия. Последний же акт — перемешивание реактивов в приготовленной заранее дистиллированной воде — был доведен мной до совершенства. В нашей семье в этом у меня конкурентов не было.
Во всем этом сказывалось уважение к мастерству и почти средневековым цеховым правилам. Инструмент, рецепты, приемы работы — от отца к сыну. Это уважение к предмету деятельности, инструменту, к самому работнику, к предмету работы стало с тех пор для меня чем-то необходимым, связывающим меня с тем временем.
В «Кладовке» есть глава о фотографии. Там очень хорошо описано, как все происходило в 20-е годы XX века. Что виделось в занятии фотографией дедушке и отцу. Я не буду пересказывать это здесь. События, о которых я пишу, происходят на тридцать лет позже.
Все повторяется, но время уже совсем другое, сами фотографии приобретают для меня другой смысл.

К вечеру следующего дня, когда проявитель уже отстоялся, готовится увеличитель. Это тот самый увеличитель, который дедушка (В.Н.) сделал в голодные 1920-е годы. Это длинный, около полутора метров, горизонтальный увеличитель с двумя огромными двухсотсвечовыми лампами в клееном фонаре, сделанном из гипса и деревянных дощечек. В центр его вставлялись меха от старого фотоаппарата с размером пластины 18x24. Это — красивейшее сооружение из бронзы, красной замши и дорогого дерева. Сам по себе этот аппарат — художественное произведение. Так же красив был и его объектив-апланат. Все это вместе напоминало фантастические механизмы Жюля Верна, да, в общем, и было из того времени, как я теперь понимаю.
В глубине мастерской, там, куда не доходил свет от улицы, ставились кюветы и горел в темноте красный глаз фонаря.
Таинство начиналось.
К тому времени техника фотографии продвинулась далеко, очень далеко вперед. Папа, конечно, знал о ней, но возможности воспользоваться ею не было: дорого. Но когда эта новая техника у нас появилась, нам это мало помогло. Оказалось, что увеличение, сделанное вот в таких условиях, со старой, несовершенной оптикой, обладает неповторимым обаянием, современной технике недоступным.

Мягкость рисунка, глубина цвета, осмысленная тональность, композиция стали уходить из черно-белой фотографии. Техническое совершенство сильно повредило человеку-фотографу. Ему осталось там мало места.

Наш увеличитель просуществовал еще лет двадцать. Убила его узкая пленка. Ее он осилить не смог.
А жаль.

Негатив поставлен на свое место.
Можно начинать.
Мастерская затемнена, в щелочки штор пробивается слабый свет ночной улицы. Склонившись с двух сторон над увеличителем, мы пытаемся навести на фо¬кус. Сделать это трудно — слишком слаб конус света, изображения почти не вид¬но. Наконец все готово, негатив скадрирован, фокус вроде бы установлен.' Надо пробовать выдержку. В полной темноте на ощупь папа отрывает маленький кусочек фотобумаги и старается укрепить его там, где удобнее определить экспозицию, на самом опасном месте. Затем - в проявитель, закрепитель, - и вот я бегу включать свет. Что-то у нас получилось? Глядим на этот маленький клочок бумаги и соображаем, что делать с выдержкой (уменьшить или увеличить), какие места надо утемнить, какие осветлить и т.д. И вот закреплен целый лист бумаги. Ее надо беречь. У нас ее не так много. Папа стоит с хронометром над слабым кону¬сом света. На бумаге световая картинка — негатив, который обещает много интересного. Папа попыхивает папиросой и иногда пускает дым в этот светящийся конус — он загорается, становится ярче. Казалось, на этом шевелящемся облаке дыма Появлялись очертания будущего изображения. Я до сих пор не знаю, почему папа это делал. Был ли в этом какой-то фотографический смысл, или просто для развлечения. Но смотреть на эти волны папиросного дыма было очень интересно. Экспозиция ведь длилась иногда более трех минут
И вот мы сидим под красным фонарем и под равномерный стук бумаги о края кюветы ждем появления изображения. Изредка вспыхивает огонек папиросы. В красном свете фонаря покачивается в кювете белый лист бумаги, медленно начинает появляться что-то похожее на изображение. Вот уже можно угадать предметы, лица, дома, деревья. Вот появляется солнечный свет и постепенно крепнет и оживает картинка. Теперь надо поймать момент, когда жизнь в ней наиболее полна. Передержишь — уйдет, замажется чем-то ненужным, резким, грязным.
Все. :
Фотография готова.
Можно включать свет.
И мы стоим и смотрим. Что же получилось? Что за жизнь мы сумели хоть частично воскресить из небытия?
Завтра мы узнаем результат, когда отпечаток будет промыт, высушен, выглажен, обрезан и окажется в коробке среди других фотографий. Так продолжалось годами.


Читая фразу «К тому времени техника фотографии продвинулась далеко, очень далеко вперед» думаешь, как фотография продвинулась сегодня!!!