Найти сегодня несведущему человеку то место, что стало прародиной образчика русского крестьянства и вдохновило великого писателя на создание бессмертного литературного памятника в его честь, довольно мудрено.

- Берите с собой на всякий случай крепкие ботинки, а лучше сапоги, - сразу предупредила меня по телефону завотделом культуры Ульяновской райадминистрации Александра Черкесова. – Если чуть дождик прыснет – придется до Хорёвки идти пешком километров 8-10 по бездорожью…
На УАЗике за Тургеневым

Но обошлось. Ульяново встретило пронзающей бирюзовое небо краснокирпичной мощью недостроенного еще со времен первой Мировой храма Знамения, тихими улочками, редкими авто и хорошей перспективой не бить ноги к дорогим для любого русского человека тургеневским святыням. Два моста редакционной «Нивы», по нашим расчетам, гарантировали успех паломничества в самые непроходимые места.
- М-да, - скептически окинув взором наш служебный транспорт, озабоченно вздохнула Александра Михайловна. – Сделаем тогда так: свою машину вы оставляете здесь, а дальше поедем на «буханке». Иначе не пройти. Тем более, что и водитель наш Григорий Королев – местный, из Хорёвки, дорогу туда, пожалуй, только он и сможет указать…
От Ульянова до того места, где лет 170 назад в избе премудрого Хоря гостил Иван Сергеевич Тургенев, километров тридцать. Из них – с десяток до Крапивны по одиноко странствующему в живописных проседях берез асфальту. Еще пяток – и мы уже в старинном Чухлово. Народу вокруг - чуть. Даром, что район самый большой и малонаселенный в области. Тесноты никакой: хочешь по левую руку километров десять шагай – и тишина, хочешь – по правую, и те же самые – ни звука.
За Афанасово, бывшем имении купца Цыплакова, спешились: асфальт закончился, а с ним – и остатки цивилизации. Дорога едва обозначалась парой беглых лент вдавленного глубоко в землю пепельно-серого ковыля и от последних афанасовских домов упрямо уводила куда-то в неизведанное. Впрочем, неизведанное, более для нас, нежели для спокойно-раздумчивого и умелого водителя с исчезнувшей с лица земли Хорёвки.
За последней околицей Григорий предусмотрительно затормозил, спрыгнул из кабины на землю и, зазвенев ключами, быстро подключил передний мост. Оказалось не напрасно: колея временами разваливалась на широкие промоины, то и дело грозя жадно поглотить все четыре колеса нашего УАЗика. Вместе с мостами.
- То, скорее всего, охотники проезжали, - уверенно крутя «баранку» и точно втискивая наш УАЗик между густо вставшей вокруг лесной тесниной, - пояснял Григорий.
Вскоре дорога вообще перестала давать о себе знать, и лишь чутье нашего многоопытного гида позволяло надеяться на правильно выбираемый путь к намеченной цели. А именно – в гости к тургеневскому Хорю.
Подскакивая на ухабах, точно попкорн на сковородке, и ловя руками поручни в салоне, заворожено слушал по пути еще одного верного хранителя тургеневского духа – ульяновского краеведа Ирину Матвееву:
- У Хорёвки история такая. Образовалась она после переселения Родиона Григорьевича Хорева из деревни Крапивна Жиздринского уезда сюда, на болото. Согласно историческим записям, Хорь работал у барина Голофеева кучером. Была у него любовь с одной дворовой девкой. К ней и приказчик тоже стал подбиваться. Ну, и ударил Хорь этого приказчика своим пудовым кулаком разок, - а силища-то у него была немереная... Словом, убил приказчика… Барин рассудил по-своему: «Зачем такого работящего в каторгу отдавать - иди-ка ты со своей разлюбезной на болото. Корчуй, паши там, ставь хозяйство. А поставишь - барину оброк платить будешь»…
Короче летописная версия появления Хоря в том месте, куда мы так отчаянно продирались на УАЗике, несколько разнилась с классической тургеневской, изложенной в рассказе. Что, впрочем, нисколько не умаляло значимости сделанного для прославления русского крестьянства героем литературного шедевра.
«Человек положительный, - набросал в своих «Записках…» портрет идеального калужского земледельца Тургенев, - практический, административная голова, рационалист… Понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и прочими властями… Расплодил большое семейство, покорное и единодушное… Говорил мало, посмеивался и размел про себя… Возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь… Много видел, много знал… Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика…»
Я искоса поглядываю на деловито покручивающего УАЗиковскую «баранку» общительного и основательного в действиях хоревского земляка. Прилаживаю к Григорию канонические тургеневские строки. Александра Черкесова, как бы угадывая мои мысли, помогает:
- А они, ульяновские мужики все у нас такие: степенные, рассудительные, надежные. Если сказал – сделал. Это уже наверное у них в крови…
Часовые ушедшей классики.

А вот и Хорёвка. На самом деле – те же, что и кругом заросли, трава. Угадывается, правда, линия старых растрескавшихся ветел - бывшая улица, да несколько одичавших груш обозначают былое присутствие человека на месте школьного сада. Под грушей – смуглый от времени и дождей дубовый столб с деревянной табличкой наверху. «На этом месте, - гласит вырезанная ножиком на доске надпись, - стояла изба Хоря (рассказ «Хорь и Калиныч») и деревня Хорёвка».
Деревянный монумент – все, что хоть как-то напоминает о легендарном калужском мужике, очаровавшем некогда своим трудом и мыслями великого писателя. Появился с легкой руки главного редактора журнала «Муравейник» Николая Старченко и не без радения ушедшего не так давно от нас великого журналиста Василия Пескова.
- А откуда известно, что именно здесь стояла Хорева изба? - интересуюсь у всезнающего нашего проводника. – Документы что ли какие сохранились?
- Да какие там документы! – отмахивается Григорий. – Мне родители сказывали, а им – их родители. Так молва и сохранилась. Да как не здесь, если вот он – пруд, что Хорь вручную с сыновьями лопатой выкопал. А чуть ниже мельница его стояла. Тут все детство мое и протекло…

Григорий незаметно исчезает. «На усадьбу к себе, наверное,решил наведаться, - перехватывает беспокойный взгляд Александра Михайловна. -Одному ему хочется побыть теперь. Пускай…»
Жадно вглядываюсь в одичавшие в буре мелколесья, но не утратившие величавой святости хорёвские угодья. Представляю ладный труд преобразивших некогда эти неудобья могучих сыновей Хоря и самого хозяина: статный сосновый двор, изба, навес, скотина, пара дюжин лошадей, две мельницы, пруды, «торговлишка» какая-никакая, оброк двукратный и не в тягость, раздумчивость в делах, неспешность и достоинство.
Окрестность крепла производством льна и конопли, промыслами деревянными. Политические встряски наверху толковое хозяйничание тут сразу не нарушили, но обескровливали его пошагово, зато неукоснительно: от войны к войне, от продразверстывания к раскулачиванию и далее к голодным трудодням и беспаспортному крепостничеству по-советски.
- Я когда в армию в 80-х отсюда уходил, - вдруг появился из-за лохматого ельника Григорий, - так что-то внутри и екнуло. Когда вернулся, понял почему: деревни к тому времени уже не стало – все съехали. И здесь, и в деревнях в округе…
Съезжали, как пояснила Ирина Матвеева, слишком второпях, трагически и бесповоротно: подпаливая иной раз собственные дома, дабы хоть как-то «разжиться» деньжатами за счет причитающейся погорельцам государственной страховки. На пути великого исхода встал теперь тридцатилетний лес и мало, что теперь напоминает о бьющей здесь когда-то через край величественной крестьянской доле.

Не обошлось в наш приезд и без маленьких географических открытий. Одно из них мы, по совету Александры Черкесовой, решили сделать в обратный путь с Хорёвки. А именно: подтвердить или опровергнуть версию о том, что затаилось где-то тут поблизости неотмеченное ни на одной карте и ни помянутое ни в одном официальном документе малюсенькое селеньице под многоговорящем названием Тургеневка. Была ли она на самом деле?
- А как же! – утвердительно кивает в ответ последняя ее жительница 86-летняя Татьяна Андреевна Сибиркина. – Конечно, была.
Бабушку мы отыскали в соседней Крапивне, куда она 11 лет назад перебралась жить к сыну из близ лежащего Чухлова. Так вот в этом самом Чухлово один «порядок» (так в ульяновских деревнях обычно называют какую-нибудь деревенскую улицу или край села) именовался Тургеневским.
- Почему? – допытываемся мы у Татьяны Андреевны.
- Дед ишо так говорил. Все так говорили… А! – так ведь, там Тургенев еще жил.
- Он у кого-то останавливался?
- Нет. Дом, сказывали, у него там был…
Кроме старенькой и полуслепой бабушки Тани никто, похоже, в округе о единственном на земном шаре селенье, названном в честь автора «Записок охотника» рассказать уже не сможет…
Из потерявшейся в ульяновских лесах тургеневской Хорёвки мы покатили дальше – искать пущенные от нее ростки. Не верилось, что могучее крестьянское корневище усохло здесь вчистую, не окропив обширнейшие нивы семенами прежней деловитости.
Крещение долгами.

Земляк Хоря - ульяновский фермер Сергей Баширов.

Бывшего фермера, а ныне вольного хозяина Сергея Башилова застали дома в деревне Старица, в своем хозяйстве за разделыванием туши быка. У Сергея Павловича более полусотни голов. Направление – мясное. Был поначалу фермером, а потом отрекся: бюрократии с налогами навалом, а помощи от государства – пшик. «Ну разве что процентную ставку по кредитам министерство сельского хозяйства пару раз вертало, - признается Башилов. – А вот если бы мне 150 тысяч дали и 150 тысяч простили – вот это была бы помощь».
Впрочем, вскоре сметливый Башилов вновь собирается «перекреститься» в фермеры: в планах Сергея Павловича - прикупить к мясному стаду еще и дойных коров, а молоко область нынче как никогда поддерживает и субсидирует. Но опять же – через фермерство.
- Стало быть, так выгодней будут бизнес вести? – отдаю дань хозяйственной хватке Башилова.
- Да какой же это бизнес? – вздыхает тот. – Это труд непомерный – и больше ничего. Принести-то тебе – никто ничего сегодня не принесет. Помощи-то ждать неоткуда…
Не рассчитывает особенно на нее и другой ульяновский фермер Василий Фрольцов, что усердно хозяйничает в родной своей Дубне: картофель, морковь, свекла, капуста, а также зерновые. Земли не бог весть сколько – 76 га. Комбайн добротный импортный – уже лет двадцать холит и все, как новый. Дом аккуратненький, газончик по-английски стриженный, малюсенькая «Ока» под окном.
- Пока не кредитовался в банке – на джипе ездил, - поглядывая на кукольное свое авто, рассказывает Василий. – А взял кредит – поменял на «Оку».
Фрольцов с жаром растолковывает всю бестолковщину нынешней политики поддержки крестьянского труда. Например, хочешь взять кредит в фонде поддержки предпринимательства – готовь трехкратную залоговую базу. Срок амортизации трактора 10 лет, а банки старше 8 лет в качестве залога технику не принимают. Задумал стать фермером - освой прежде специальности бухгалтера, шофера, тракториста, электрика, ветврача и просто фельдшера, сварщика, налоговика, банкира – и только потом берись что-либо сажать или сеять. Но где всему этому учат? Нигде. Учись сам, иначе система сожрет и не подавится.
Мы идем с Фрольцовым в его закрома. В хранилище - мешки чистой отборной картошки, моркови и свеклы. Интересуюсь отпускной ценой.
- Картофель по 11-13 рублей отдаю.
- В магазин?
- Какое там! У крупных сетевых магазинов предложение одно: по 5-50 за килограмм из-под комбайна и нелеквиды за твой счет.
Разговор плавно переходит в русло исковерканных рынком товарно-денежных отношений.
- Мы можем производить сельхозпродукцию. Сколько угодно производить, - горячится Василий. – Но нас поставили бекером: оптовую цену на ту же картошку держи не больше десяти рублей, а железо и бензин при этом дешевле не становятся. Я начинал производить картофель, когда он стоил шесть рублей. И бензин стоил шесть рублей. Сегодня картошку отдай за десять, а бензин купи за тридцать…
Фрольцов нащупал более-менее устойчивую позицию нынешнего фермера в России: не расти и не сворачиваться. Первое по изложенным выше причинам для простого труженика невозможно. Второе – смертельно. Выбор невелик, но его упрямый Фрольцов по примеру не менее напористого Башилова все-таки сделал по-своему, точнее – по-хоревски: все-таки пахать, пока есть силы, а там дело разберется.
Мёд с солью
Как искренне надеется на то же самое и еще один наследник своего великого земляка – фермер Михаил Лемзин. 38 довольно ухоженных и лоснящихся коровок. Огороженный проволокой лужок. Недостроенный легкий деревянный коровник. Старый «Енисей» без мотора. Остов трактора ЛТЗ. Крепкий дом. Новая «Газель», груженая бидонами. И усталость человека, просыпавшегося последний раз позже полпятого утра лет эдак 20-25 назад.
Михаил Михайлович ведет меня к свои коровам и не перестает вслух вести экономические подсчеты. Похоже он прекращает их и во сне.
- Думаем поставить роботизированную ферму, - делится осторожными планами Лемзин. – Надо еще 10-15 коров прикупить. Каждая – по 100 тысяч, минимум. Можно взять кредит в банке на 5 лет. Но все эти 5 лет только и будешь, что на банк работать. А семена? А дизтопливо?..
Задача фермера – перевалить за 4 тонны надоя. Иначе – никаких дотаций из бюджета. Робот предлагают за 45 миллионов. 60% надо изыскать своих. Опять идти с шапкой к банкирам? Брать на 10 лет? И все 10 лет пахать на банк? А через десять лет истекает гарантийный срок робота. По сути – его меняй. Окупить столь дорогой аппарат можно лишь, как минимум, восьмитысячным надоем от коровы. А кто их, эти 8 тысяч у нас видел? А ну как выйдет меньше – что тогда?
- У нас пока все больше лопатой и горбом, - констатирует текущую техническую оснащенность своего небольшого производства Михаил Михайлович. – Вы, кстати, когда-нибудь брали кредит в банке?
Мы шагаем с Лемзиным в сторону чрезвычайно экономно скроенного из случайных горбылей, досок и старых рекламных баннеров легкого коровника. Чувствуется, что это долгострой, зодчие которого чрезвычайно стеснены в средствах.
- Нет, - понимаю, что кредитных клещей не отпускает Лемзина ни на мгновение, - не брал. Только все собирался, чтоб построить дачный домик на участке. Да жена отговорила.
- Мудрая у вас жена, - после недолгой паузы одобрительно кивнул Лемзин в ответ и стал рассказывать о том, что заставило его когда-то окунуться в фермерство…
Всю обратную дорогу домой думал, почему эти люди так тяжко работают на земле и почему эту работу не бросают. И Хорь работал - не бросал, и нынешние его потомки (правда, в меньшинстве) кряхтят вовсю, но не ломаются. Если и забыло государство о держащих оборону на самых дальних крестьянских рубежах своих защитниках, то пусть проблемой это будет государства: без него в тех же тургеневских священных захолустьях, судя по всему люди вскоре жить приноровятся, а вот без них – тургеневских проселков, рощ и деревень – что станется со всеми нами – большой вопрос…

Алексей Мельников, Калуга.